Граница расселения племкн кривичей и вятичей в Подмосковье по М.Г. Рабиновичу

М.Л. Томилин г. Клин

М.Г. Рабинович доктор исторических наук в статье 1962 года «Об этническом составе первоначального населения Москвы» писал о этническом составе первоначального населения Москвы: «Анализ обряда погребения и найденных в курганах вещей позволил значительно уточнить это определение. Оказалось, что в селах, непосредственно окру­жавших Москву (ведь курганы — это не что иное, как сельские кладби­ща), жили вятичи, но в 30— 40 км к северу были уже кривичские земли»

Он отмечает, что: «Граница между кривичами и вятичами проходила к северу от Москвы реки, образуя в районе водораздела Истры и Клязьмы выступ к северо-западу, в землю кривичей.»

Автор считал, что в этногенезе или рождении великороссов главную роль играли кривичи и новгородские словене: «Потомки кривичей образовали ос­новную массу населения Владимиро-Суздальской, Тверской, Смолен­ской, Полоцкой и Псковской земель; потомки вятичей — основную массу населения Рязанской и Московской земель. Вместе с новгородскими словенами они впоследствии стали ядром великорусской народности.» По - нашему мнению в процессе рождения великороссов не меньшую роль играли вятичи

Рабинович отметил, что «Основными признаками, по которым можно определить этническую принадлежность погребенных под курганами людей, являются некото­рые детали обряда погребения и главным образом находимые в курганах вещи. Особое значение имеет тот факт, что­ женщин хоронили в праздничном (точнее — в свадебном) наряде. Устойчивость этого обы­чая «хоронить в чем венчалась» хорошо известна этнографам, и сейчас, еще находящим кое-где в деревнях предметы уже исчезнувшей из оби­хода старинной женской одежды, которые женщины старшего поколе­ния берегут со дня свадьбы до похорон …»

О трех главных отличиях вятичей от других славянских племен писал доктор исторических наук археолог, специалист в области славяно-русской археологии, основатель Новгородской археологической экспедиции А. В. Арциховский в работе «Основные вопросы археологии Москвы»: «Основным признаком вятичей является семилопастное височное кольцо, ареал распространения которого (и других вятических древностей) точно и детально совпадает с летописной областью вятичей. … Характерные для вятичей хрустальные шарообразные бусы чередуются в ожерельях с сердоликовыми бипирамидальными общерусскими, иначе говоря, короткие белые бусы чередуются с длинными красными. … Третий племенной признак вятичей, решетчатый перстень, также имеет значение для понимания древнерусского народного искусства. Прорезь этих перстней составляет разнообразные узоры, я в свое время насчитал семнадцать типов…» (А. В. Арциховский «Основные вопросы археологии Москвы» http://www.www.russiancity.ru/...htm)

М.Г Рабинович о отличиях украшений в погребениях кривичей и вятичей в Подмосковье: «В отношении Подмосковья положения А. А. Спицына были развиты А. В. Арциховским, который проанализировав большое количество курганных находок, выде­лил (по нашему мнению, очень убедительно) погребения вятичей и их соседей — кривичей. При этом он опирался на то, что для вятичского наряда, характерны семилопастные привески - «височные кольца», оже­релья из круглых хрустальных или стеклянных и граненых («бипирамидальных») сердоликовых бус, пластинчатые загнутоконечные браслеты, ажурные («решетчатые») перстни, а для кривичского на­ряда — браслето образные височные кольца, ожерелья из стеклянных бус, преимуществено битрапецоидной и бочкообразной формы числе и с металлической золотой или серебряной прокладкой). Осталь­ные украшения — различные иные типы, браслетов, перстней, бус и серег, бубенчиков и другие вещи, о которых нам сейчас нет нужды гово­рить подробнее, - встречаются как у вятичей, так и у кривичей.»

Для союзов племен вятичей и кривичей VII –IX веков такие различия были характерны и строго фиксировали их принадлежность к определенному племени, но в связи с образованием Русского государства (изначально вятичи в него не входили), с включением в общерусское государство земель вятичей, образованием княжеств и усилением княжеской власти границы расселения племен размывались.

«Нужно сказать, что соображения А. В. Арциховского о принадлежно­сти описанных выше комплексов украшений вятичам и кривичам были уже давно подвергнуты критике П. Н. Третьяковым, считавшим, что в отношении того времени, от которого остались курганы с трупоположением (XII— XIII вв.), неправомерно говорить о кривичах и вятичах. П. Н. Третьяков, указывал, что древних племен тогда уже не существо­вало, а были феодальные княжества; к ним и следует относить соответ­ствующие варианты праздничного наряда. Некоторые украшения (на­пример, стеклянные бусы с золотой и серебряной прокладкой) П. Н. Третьяков вообще считал не этническим, а хронологическим при­знаком … Конечно, вятичи как племя или союз племен просуществовали лишь до конца XI- начала XII в. С ними, как известно, воевал еще Влади­мир Мономах. И в эту пору у них уже были свои города и своя (по всей вероятности, феодальная) знать. Стало быть, родоплеменные по­рядки отошли уже в прошлое. Еще в большей степени это можно ска­зать про кривичей. В середине ж е XII в. и позднее (а большинство ис­следованных курганов Подмосковья относится к XII—XIII вв.) и вяти­чи и кривичи уж е были в большинстве своем крестьянами, населявши­ми Смоленское, Полоцкое, Владимиро-Суздальское, Рязанское и Черни­говское феодальные княжества, а потом и вновь образовавшиеся Твер­ское и Псковское. Границы этих княжеств часто менялись, но население, несмотря на это, сохраняло древние традиции. В особенности это можно сказать о вятичах, которые позднее других восточнославянских племен вошли в «империю Рюриковичей» и долго сохраняли черты самобытно­сти, в частности в погребальных обрядах и в одежде.» .» (М.Г. Рабинович «Об этническом составе первоначального населения Москвы»)

Действительно, если княжество Владимиро-Суздальское было единым, почему кривич не мог взять в жены девушку из вятичей и наоборот, кроме того была торговля и обмен украшениями, поэтому в XII— XIII веках принадлежность курганов (мест захоронения) вятичей и кривичей особенно вблизи исторической границы расселения их племен было затруднительно.

«Итак, судя материалам раскопок курганов, Москва с самого своего возникновения была окружена селами вятичей. Но в этот однородный славянский вятичский массив вкрапливались изредка и иные элементы…Так, по предположению A.Л. Монгайта, курганная группа, располо­женная у современного поселка Салтыковка, к юго-востоку от Москвы, представляет кладбищ е, где в одно и то ж е время — в XII в.— хоронили и вятичи, и кривичи, причем курганов с украшениями, типичными для кривичей, было едва ли не больше, чем курганов с украшениями, ти­пичными для вятичей»

Все археологические данные подтверждают, что Москва изначально располагалась на землях вятичей.

Сложные процессы политической эволюции Древнерусского государства привели его в первой половине XII в. к распаду. На ранних этапах раздробленности выделившиеся из него области являлись крупными и относительно стабильными территориально-политическими образованиями.

Их существование оказывало серьезное влияние на политико-географические представления современников и, соответственно, приводило к изменению значения старых и появлению новых региональных топонимических понятий (хоронимов). Не была тут исключением и Северо-Восточная Русь – один из самых значительных (как по территории, так и по военно-политическому потенциалу) регионов страны.

Мы коснемся тех обобщающих региональных понятий, относящихся к Северо-Восточной Руси, которые в XII–XIII вв. бытовали среди южнорусских летописцев. К работе были привлечены Киевский свод 1198 г. (далее – КС) и Галицко-Волынская летопись XIII в. (далее – ГВЛ).

Оба памятника сложны по составу и дошли до нас не в первоначальном виде. КС, являющийся продолжением Повести временных лет (далее – ПВЛ), помимо собственно киевского летописания впитал в себя фрагменты черниговского и переяславско-южного летописных источников, а также был осложнен заимствованиями из галицко-волынского летописания, княжеских летописцев Юрия Долгорукого и его сына Андрея, владимирского летописания времен Всеволода Большое Гнездо и др.

При изъятии текстов, связанных с поименованными князьями, памятник позволяет судить о хоронимической практике в землях, которые располагались к югу и юго-западу от Северо-Восточной Руси. Что же касается ГВЛ, охватывающей события с 1205 по 1292 г., то она, по преимуществу, передает исторические записи, которые возникли в Юго-Западной Руси. Упоминания интересующих нас понятий в ней единичны.

Древнейшим центром Северо-Восточной Руси был Ростов. В хоронимических определениях южнорусских летописцев конца XI – начала XII вв. воспоминание об этом еще сохранялось (ПВЛ под 1071 и особенно под 1096 г.). КС практически порывает с этой практикой. Можно лишь подозревать, что в некоторых случаях сам урбоним мог употребляться там в обобщающем смысле, обозначая всю северо-восточную вотчину князя Юрия Долгорукого (под 1148 и 1151 гг.).

Кроме того, под 1160 г. помощь, направленная князем Андреем Боголюбским князю Изяславу Давыдовичу, названа «силою многою Ростовьскою», что, видимо, подразумевало не одних только представителей города Ростова – демонстрация силы произвела на противников сильное впечатление (правда, можно сомневаться в том, что это сообщение возникло под пером именно южнорусского летописца).

Что же касается известий об изгнании владыки Феодорца под 1172 г. и успехах князей Ростиславичей в борьбе за власть в Северо-Восточной Руси под 1175 г., в которых упоминается «Ростовьская земля» в широком смысле, то они имеют явно владимирское происхождение.

В изучаемых памятниках при обозначении Северо-Восточной Руси доминируют понятия, образованные от урбонима «Суждаль». Хотя попытку (впрочем, – неявную) определить северо-восточную окраину государства посредством упоминания Суздаля можно отыскать еще в ПВЛ (1024 г.), имя региону этот город дал, без сомнения, в княжение Юрия Долгорукого.

Именно тогда столичная роль в крае перешла от Ростова к Суздалю, а сама Северо-Восточная Русь впервые обрела независимость от Киева, что и породило потребность в новых политико-географических определениях.

Как и в новгородской летописи 30–70-х годов XII в., в южнорусском летописании слово «Суждаль» в большинстве случаев соседствует с упоминанием правящего князя. Само это слово употребляется двояко – как урбоним и как хороним, причем далеко не всегда ясно, какое из двух значений имеет в виду летописец. Хоронимическое значение становится более различимым после того, как в княжение сыновей Юрия столица земли перемещается из Суздаля во Владимир.

Так, к примеру, ГВЛ под 1229 г. сообщает о поездке князя Василько Романовича «Соуждалю» на свадьбу своего шурина Всеволода Юрьевича. «Соуждаль» употреблен тут явно в хоронимическом значении, поскольку, согласно Лаврентьевской летописи (под 1230 г.), венчание брака совершилось «в великои церкви зборнеи святыя Богородица священьным епископомъ Митрофаном», т.е. в Успенском соборе г. Владимира.

Довольно устойчиво для обозначения представителей Северо-Восточной Руси применяется обобщающее понятие «суждальцы» (в других случаях оно указывает только на жителей города и тянущей ему округи), а для региона в целом – словосочетание «Суждальская земля».

В КС первое определение используется начиная со статьи 1137 г. и заканчивая статьей 1180 г., второе – начиная со статьи 1148 г. и заканчивая статьей 1183 г. (если не считать владимирского по происхождению известия под 1187 г. о рождении у Всеволода Большое Гнездо сына Юрия, чему радовалась вся «Соуждальская земля»). В ГВЛ находим только второе из них – в составе южнорусской версии Повести о нашествии Батыя под 1237 и 1240 гг.

К этому следует добавить, что с последней четверти XII в. в исследуемых текстах определение «суждальский» начинает прилагаться не только к существительному «земля», но и к другим субъектам и объектам – князьям, столицей которых уже сделался Владимир (под 1174, 1175, 1182, 1183, 1190, 1194, 1196 гг.), их полкам (под 1180 г.) и даже самой новой столице, поименованной под 1182 г. «Володимерем Соуждальским».

Отдельного упоминания заслуживает известие ГВЛ под 1236 г., где князь Ярослав Всеволодович, попытавшийся занять Киев, назван «Ярославом Соуждальскым», и это притом, что он еще не являлся тогда великим князем – главой «Суждальской земли» (перед походом в Киев он княжил в Новгороде). Определение «Соуждальскыи» лишь указывало на землю, откуда «был родом» Ярослав.

Каменный рельеф с Георгиевского собора города Юрьева-Польского (1234 г.)

Другими словами, зародившись не позднее 30-х гг. XII в., «суждальская» хоронимия на Юге доживает, по крайней мере, до середины XIII в. (ГВЛ, к сожалению, мало интересуется делами на Северо-Востоке).

Данная практика отличает южнорусских летописцев от их новгородских собратьев, которые начиная с 1180-х годов надолго отказались от употребления «суздальской» терминологии (реагируя, очевидно, на окончательно закрепившийся в это время столичный статус Владимира), а затем и подыскали ей замену (хоронимы с корнем "низ", "Низовская земля").

Все это заставляет полагать, что если в Новгороде XII – первой половины XIII в. подход к «суждальской» хоронимии был явно политизирован, то на Юге она постепенно приобретала помимо политического и чисто географическое содержание.

Такой же, скорее географический, подход к «суждальским» понятиям демонстрируют и некоторые источники из Западной Европы, где распространяется практика наречения северо-восточных великих князей не «владимирскими», а «суздальскими». Интересно, к примеру, что Плано Карпини именует князя Ярослава Всеволодовича «великим князем в некой части Руссии, которая называется Суздаль».

По материалам: Лаушкин А.В. Политико-географические реалии Северо-Восточной Руси в южнорусском летописании XII – XIII вв.

Злой московит